…В Крылатое я возвратился затемно. Пёс, всегда, и в снег, и в дождь, спящий калачиком у входа в контору совхоза, поднялся, повилял хвостом, как своему, и с тоской поглядел на дверь. В здание его не пускали. Савелий Фомич боялся, что собака напустит блох.
Первая злость на сторожа у меня перекипела. Но всетаки выговор ему следовало сделать основательный.
Старик открыл изнутри и снова запер за мной.
— Савелий Фомич, — сказал я сурово, — есть разговор.
Он с достоинством и выдержкой графского камердинера последовал в мою комнату.
— Садитесь, — предложил я.
Не умею я ругать людей. И если приходится это делать, мне почему-то более неловко, чем тем, кого я распекаю.
— Вот что, так дело не пойдёт, — сказал я. — Вы меня здорово подвели…
Старик сделал недоуменное лицо.
— Как же я могу вас, Игорь Андреич? Все, как полагается… И авторитет ваш поднимаю, и все справно исполняю… — Он искренне обиделся.
— Зачем вы вручили повестку Зайцеву? Начнём с того, что вы не имеете права без моего разрешения трогать бланки повесток…
— Я ж для дела! И ежели по правде, так вы сами просили вызвать Павла Евдокимовича. Или запамятовали?
— Я просил сообщить мне, когда он будет здесь. А как с ним встретиться, решал бы сам. И давайте так: впредь никакой инициативы не проявляйте.
Савелии Фомич что-то пробормотал. Он все ещё не взял в толк, что подложил мне свинью.
Потом вдруг сказал:
— Ладно, Игорь Андреич, не обессудьте, если что не так. Я же хотел, как лучше. Для дела…
В конце нашего разговора сторож дал слово, что больше самоуправством заниматься не будет. Мне показалось, не — хотелось ему, чтобы я поручил носить повестки кому-нибудь другому.
И когда мы расставались, он сказал:
— Какой-то корреспондент приехал. Из Москвы. Вас спрашивал.
— А где он?
— Спать уж завалился. — Савелии Фомич показал на стенку. — Рядом в комнате. Просил разбудить, если рано приедете. Ничего, поговорите завтра. А вы отдыхайте…
Это уже была забота обо мне. Или замаливание грехов?
Ушёл от меня старик подавленный.
Я был не прочь поболтать с новым соседом. Но встречу с земляком отложил на завтра. Здорово устал после поездки в Североозерск, Моя радость от предстоящей беседы с московским корреспондентом была преждевременной.
Как это называется рубрика — «Письмо позвало в дорогу»?.. Он приехал по какому-то сигналу с завидной оперативностью, которая так приятна, когда это касается других, и совсем не радует, если задевает вас лично.
Фамилия корреспондента — Златовратский. Она довольно часто мелькает на страницах центральных газет.
Он пишет на моральные темы. Злободневно и остро. И опять же хорошо — когда о совсем незнакомых тебе людях.
Он встал позже моего и появился в кабинете главного зоотехника.
— Товарищ Чикуров, — сказал Златовратский, предъявив своё удостоверение, — я, собственно, по вашу душу.
Сказано это было шутливо, но тон мне сразу не понравился. Несколько покровительственный.
— Пожалуйста, я готов вас выслушать.
Корреспондент обозрел моё крылатовское пристанище.
— Довольно символический призыв, — указал он на плакат, который я сумел сберечь, несмотря на посягательства секретарши Мурзина.
Бурёнка, приказывающая содержать своё рабочее м" сто в чистоте, стала привычным и неотделимым атрибутом моей жизни в совхозе.
— Игорь Андреевич, мне бы хотелось поговорить с вами как можно откровеннее… — Он потоптался возле сгула, на котором обычно сидят допрашиваемые, и мне показалось, что ему больше импонирует беседа в креслах, за журнальным столиком.
— Весь внимание, — ответил я, приглашая сесть всетаки на стул.
Златовратский расположился прочно, с подчёркнуто независимым видом.
— Трудное у вас сейчас дело? — спросил он, прокладывая первые мостки для разговора.
— Не могу сказать ничего определённого, оно ещё не закончено.
— И как скоро будет закончено? Вы понимаете, для меня это не праздный вопрос…
— Не понимаю. А насчёт сроков окончания предварительного следствия тоже пока сообщить не могу.
Он ко мне присматривался. И я пытался понять, что ему от меня надо. Интересно, по каким моментам моего поведения пролегает маршрут его задания?..
— По поводу праздности, — начал он. — В нашу редакцию поступило письмо. От лица, в известной степени заинтересованного в том, как вы ведёте расследование.
— От кого же, если не секрет? — перебил я его.
— Это не важно. И если хотите, пока — секрет.
— Я считаю, честный человек даёт и принимает бой открыто.
— Это честный, уважаемый человек, — поспешно сказал журналист. — И между прочим, прекрасно разбирающийся во всех тонкостях вашей работы и знающий досконально букву закона…
Я уже догадывался, кто написал письмо. Но в чем меня обвиняли?
— Хорошо. Редакция разделяет опасения имярек по поводу методов моей работы?
— Видите ли, нам частенько приходится быть в роли третейских судей. Конечно, с нравственной точки зрения.
Бывают и такие письма, в которых имеются огульные обвинения. И просто-напросто ложь. Вот поэтому я и здесь, чтобы вникнуть в суть вопроса…
— Вы могли меня не застать, — усмехнулся я.
— Нет, не мог. Меня отлично информировало ваше руководство, и я знал, что вы здесь, в Крылатом.
Интересно, кто же его информировал? Эдуард Алексеевич, Иван Васильевич? И как они вообще отнеслись к такому «вниманию» со стороны прессы?
— Чем могу быть полезен?